Афанасий Афанасьевич Фет родился в 1820 году.
Фет русский поэт-лирик,переводчик и мемуарист.
Афанасий Фет написал обе части «Фауста» Гёте (1882—83).
Надежда Афанасьевна Борисова-единоутробная сестра.
Апаллон Григорьев-друг Фета по университету.
Сборник стихов Фета «Лирический пантеон» вышел в 1840 году.
Иван Сергеевич Тургенев-был поручител.
Афанасий Афанасьевич Фет родился в 1820 году.
Фет русский поэт-лирик,переводчик и мемуарист.
Афанасий Фет написал обе части «Фауста» Гёте (1882—83).
Надежда Афанасьевна Борисова-единоутробная сестра.
Апаллон Григорьев-друг Фета по университету.
Сборник стихов Фета «Лирический пантеон» вышел в 1840 году.
Иван Сергеевич Тургенев-был поручителем по невесте.
й Афанасий Фет официально имел фамилию Шеншин первые 14 и последние 19 лет своей жизни.
Асессор городского суда Дармштадта- его отец.
Фет умер 21 ноября 1892 года в Москве.
Афанасий Фет за перевод произведений Горация был награждён полной Пушкинской премией, став первым из её лауреатов.
Новый перевод Библии на русский язык был в его планах.
Афанасий был избран мировым судьёй на 11 лет.
Сначала поступил на юридический факультет, затем — на историко-филологическое (словесное) отделение философского факультета.
ь -В конце 19-ого века поэзия Фета начала публиковаться в сборнике «Лирический пантеон>>.
Его мать — Елизавета Петровна Шеншина.
Вышел в отставку в чине гвардейского штабc-ротмистра и поселился в Москве.
Имя при рождении Афанасий Афанасьевич Шеншина.
Человек и природа для него единое целое.
Фет женился на Марии Петровне Боткиной.
Ему было 72 года, когда он умер.
Три основные его темы в поэзии - это природа любовь и исскуство.
й Афанасий Фет официально имел фамилию Шеншин первые 14 и последние 19 лет своей жизни.
Асессор городского суда Дармштадта- его отец.
Фет умер 21 ноября 1892 года в Москве.
Афанасий Фет за перевод произведений Горация был награждён полной Пушкинской премией, став первым из её лауреатов.
Новый перевод Библии на русский язык был в его планах.
Афанасий был избран мировым судьёй на 11 лет.
Сначала поступил на юридический факультет, затем — на историко-филологическое (словесное) отделение философского факультета.
ь -В конце 19-ого века поэзия Фета начала публиковаться в сборнике «Лирический пантеон>>.
Его мать — Елизавета Петровна Шеншина.
Вышел в отставку в чине гвардейского штабc-ротмистра и поселился в Москве.
Имя при рождении Афанасий Афанасьевич Шеншина.
Человек и природа для него единое целое.
Фет женился на Марии Петровне Боткиной.
Ему было 72 года, когда он умер.
Три основные его темы в поэзии - это природа любовь и исскуство.
Быть может, всё оставило поэта, —
Душа, не плачь, не сетуй, не грусти!
Зачем любить и требовать ответа?
Ты изрекла мне вечное прости.
Но будет жизнь за жизнию земною,
Где буду вновь и светел и любим,
Где заблещу прославленной звездою,
Где я сольюсь с дыханием твоим!
Весенних чувств не должно вспоминать,
Когда весна оденет вновь березу,
А вы, а вы, бог с вами, вы опять
Напомнили мне соловья и розу.
Что в прошлом нам тревожит робкий ум,
В грядущем нас встречает как родное,
И светлый ряд новорожденных дум
Встает из мглы, как пламя заревое.
Прекрасному поклонится поэт,
И убежит ненужная угроза.
В прекрасном всё — разъединенья нет,
И в вас одной и соловей и роза.
Весь вешний день среди стремленья
Ты безотрадно провела
И след улыбки утомленья
В затишье ночи принесла.
Но, верить и любить готова,
Душа к стопам твоим летит,
И всё мне кажется, что снова
Живее цвет твоих ланит.
Кто, сердцеведец, разгадает —
Что в этом кроется огне?
Былая скорбь, что угасает,
Или заря навстречу мне?
В царство розы и вина приди,
В эту рощу, в царство сна — приди.
Утиши ты песнь тоски моей —
Камням эта песня слышна — приди.
Кротко слез моих уйми ручей —
Ими грудь моя полна — приди.
Дай испить мне здесь, во мгле ветвей,
Кубок счастия до дна — приди.
Чтоб любовь до тла моих костей
Не сожгла — она сильна — приди.
Но дождись, чтоб вечер стал темней;
Но тихонько и одна — приди.
В темноте, на треножнике ярком
Мать варила черешни вдали…
Мы с тобой отворили калитку
И по темной аллее пошли.
Шли мы розно. Прохлада ночная
Широко между нами плыла.
Я боялся, чтоб в помысле смелом
Ты меня упрекнуть не могла.
Как-то странно мы оба молчали
И странней сторонилися прочь…
Говорила за нас и дышала
Нам в лицо благовонная ночь.
В руке с тамбурином, в глазах с упоеньем,
Ты гнешься и вьешься, плывешь и летишь…
Так чуткая травка под грезы Эола,
Под сонную арфу качается в тишь.
Так в теле, так в членах, объятых забвеньем,
Одно безусталое сердце стучит
В тот час, как при звездах недвижных, холодных
Одна яркой искрою к бездне летит.
В долгие ночи, как вежды на сон не сомкнуты,
Чудные душу порой посещают минуты.
Дух окрылен, никакая не мучит утрата,
В дальней звезде отгадал бы отбывшего брата!
Близкой души предо мной все ясны изгибы:
Видишь, как были, — и видишь, как быть мы могли бы!
О, если ночь унесет тебя в мир этот странный,
Мощному духу отдайся, о друг мой желанный!
Я отзовусь — но, внемля бестелесному звуку,
Вспомни меня, как невольную помнят разлуку!
В златом сиянии лампады полусонной
И отворя окно в мой садик благовонный,
То прохлаждаемый, то в сладостном жару,
Следил я легкую кудрей ее игру:
Дыханьем полночи их тихо волновало
И с милого чела красиво отдувало…
В молодые тоже годы
Знал я тяжкие невзгоды,
Как пылал не раз.
Но дровам цена безмерна,
И огонь потухнет, верно,
Ma foi! и в добрый час.
Вспомни это, друг прекрасный,
Устыдись слезы напрасной
И нелепого огня.
Если жизнь ты сохранила,
То забудь, что ты любила,
Ma foi! обняв меня.
В благословенный день, когда стремлюсь душою
В блаженный мир любви, добра и красоты,
Воспоминание выносит предо мною
Нерукотворные черты.
Пред тенью милою коленопреклоненный,
В слезах молитвенных я сердцем оживу
И вновь затрепещу, тобою просветленный, —
Но всё тебя не назову.
И тайной сладостной душа моя мятется;
Когда ж окончится земное бытие,
Мне ангел кротости и грусти отзовется
На имя нежное твое.
В день позавидуешь раз со сто
Твоей учености, друг мой:
Всё для тебя светло и просто
Там, где брожу я как слепой.
Кругом по стеночке в манеже
Тебе отлично гарцевать,
Когда мне, бедному невеже,
В ночной степи хоть пропадать.
Будь, Феокрит, о прелестнейший, мной упомянут с хвалою.
Нежен ты прежде всего, но и торжествен вполне.
Ежели граций ты шлешь в золотые чертоги богатых,
Босы они, без даров, снова приходят к тебе.
Праздно сидят они снова в убогом доме поэта,
Грустно склоняя чело к сгибу остывших колен.
Или мне деву яви, когда в исступлении страсти,
Юноши видя обман, ищет Гекату она.
Или воспой молодого Геракла, которому служит
Люлькою кованый щит, где он и змей задушил.
Звучен триумф твой! Сама тебя Каллиопа венчает;
Пастырь же скромный, затем снова берешь ты свирель.
Беда с негромкими чинами,
Коль речь заходит о кресте:
Хоть я и буду с орденами,
Но только не для Вани те.
Черную урчу с прахом поэта
Плющ обогнул;
К брошенной арфе девственный пояс
Крепко прильнул.
Факел угасший подле папира
Вечного спит;
Гарпия-зависть, крылья раскинув,
В прахе лежит.
Но за Коцитом ты улыбнешься,
Дивный певец;
К урне прижался дар Аполлона —
Свежий венец!
Тому, что было, не бывать —
Иные сны, иное племя;
Зачем же рифмы призывать,
Как будто прежнее то время?
Волшебных грез рассеян рой,
А в грусти стыдно признаваться;
Ужель остывшею слезой
Еще последней расписаться?
Откуда вдруг в смиренный угол мой
Двоякой роскоши избыток,
Прекрасный дар, нежданный и двойной, —
Цветы и песни дивный свиток?
Мой жадный взор к чертам его приник,
Внемлю живительному звуку,
И узнаю под бархатом гвоздик
Благоухающую руку.
Весь переезд забавою
Казался; третьим днем
И морем мы, и Травою
До Любека дойдем.
И как бы ветру флюгером
Ни вздумалось играть,
Мы с капитаном Крюгером
Не будем трепетать.
Быть может, всё оставило поэта, —
Душа, не плачь, не сетуй, не грусти!
Зачем любить и требовать ответа?
Ты изрекла мне вечное прости.
Но будет жизнь за жизнию земною,
Где буду вновь и светел и любим,
Где заблещу прославленной звездою,
Где я сольюсь с дыханием твоим!
Как вешний день, твой лик приснился снова, —
Знакомую приветствую красу,
И по волнам ласкающего слова
Я образ твой прелестный понесу.
Сомнений нет, неясной нет печали,
Всё высказать во сне умею я,
И мчит да мчит всё далее и дале
С тобою нас воздушная ладья.
Перед тобой с коленопреклоненьем
Стою, пленен волшебною игрой,
А за тобой — колеблемый движеньем,
Неясных звуков отстающий рой.
Душа, не плачь, не сетуй, не грусти!
Зачем любить и требовать ответа?
Ты изрекла мне вечное прости.
Зачем любить и требовать ответа?
Ты изрекла мне вечное прости.
Но будет жизнь за жизнию земною,
Где буду вновь и светел и любим,
Где заблещу прославленной звездою,
Где я сольюсь с дыханием твоим!
Где буду вновь и светел и любим,
Где заблещу прославленной звездою,
Где я сольюсь с дыханием твоим!
Когда весна оденет вновь березу,
А вы, а вы, бог с вами, вы опять
Напомнили мне соловья и розу.
А вы, а вы, бог с вами, вы опять
Напомнили мне соловья и розу.
Что в прошлом нам тревожит робкий ум,
В грядущем нас встречает как родное,
И светлый ряд новорожденных дум
Встает из мглы, как пламя заревое.
В грядущем нас встречает как родное,
И светлый ряд новорожденных дум
Встает из мглы, как пламя заревое.
Прекрасному поклонится поэт,
И убежит ненужная угроза.
В прекрасном всё — разъединенья нет,
И в вас одной и соловей и роза.
И убежит ненужная угроза.
В прекрасном всё — разъединенья нет,
И в вас одной и соловей и роза.
Ты безотрадно провела
И след улыбки утомленья
В затишье ночи принесла.
И след улыбки утомленья
В затишье ночи принесла.
Но, верить и любить готова,
Душа к стопам твоим летит,
И всё мне кажется, что снова
Живее цвет твоих ланит.
Душа к стопам твоим летит,
И всё мне кажется, что снова
Живее цвет твоих ланит.
Кто, сердцеведец, разгадает —
Что в этом кроется огне?
Былая скорбь, что угасает,
Или заря навстречу мне?
Что в этом кроется огне?
Былая скорбь, что угасает,
Или заря навстречу мне?
В эту рощу, в царство сна — приди.
Утиши ты песнь тоски моей —
Камням эта песня слышна — приди.
Камням эта песня слышна — приди.
Кротко слез моих уйми ручей —
Ими грудь моя полна — приди.
Ими грудь моя полна — приди.
Дай испить мне здесь, во мгле ветвей,
Кубок счастия до дна — приди.
Кубок счастия до дна — приди.
Чтоб любовь до тла моих костей
Не сожгла — она сильна — приди.
Не сожгла — она сильна — приди.
Но дождись, чтоб вечер стал темней;
Но тихонько и одна — приди.
Но тихонько и одна — приди.
Мать варила черешни вдали…
Мы с тобой отворили калитку
И по темной аллее пошли.
Мы с тобой отворили калитку
И по темной аллее пошли.
Шли мы розно. Прохлада ночная
Широко между нами плыла.
Я боялся, чтоб в помысле смелом
Ты меня упрекнуть не могла.
Широко между нами плыла.
Я боялся, чтоб в помысле смелом
Ты меня упрекнуть не могла.
Как-то странно мы оба молчали
И странней сторонилися прочь…
Говорила за нас и дышала
Нам в лицо благовонная ночь.
И странней сторонилися прочь…
Говорила за нас и дышала
Нам в лицо благовонная ночь.
Ты гнешься и вьешься, плывешь и летишь…
Так чуткая травка под грезы Эола,
Под сонную арфу качается в тишь.
Так чуткая травка под грезы Эола,
Под сонную арфу качается в тишь.
Так в теле, так в членах, объятых забвеньем,
Одно безусталое сердце стучит
В тот час, как при звездах недвижных, холодных
Одна яркой искрою к бездне летит.
Одно безусталое сердце стучит
В тот час, как при звездах недвижных, холодных
Одна яркой искрою к бездне летит.
В долгие ночи, как вежды на сон не сомкнуты,
Чудные душу порой посещают минуты.
Дух окрылен, никакая не мучит утрата,
В дальней звезде отгадал бы отбывшего брата!
Близкой души предо мной все ясны изгибы:
Видишь, как были, — и видишь, как быть мы могли бы!
О, если ночь унесет тебя в мир этот странный,
Мощному духу отдайся, о друг мой желанный!
Я отзовусь — но, внемля бестелесному звуку,
Вспомни меня, как невольную помнят разлуку!
В златом сиянии лампады полусонной
И отворя окно в мой садик благовонный,
То прохлаждаемый, то в сладостном жару,
Следил я легкую кудрей ее игру:
Дыханьем полночи их тихо волновало
И с милого чела красиво отдувало…
Знал я тяжкие невзгоды,
Как пылал не раз.
Но дровам цена безмерна,
И огонь потухнет, верно,
Ma foi! и в добрый час.
Как пылал не раз.
Но дровам цена безмерна,
И огонь потухнет, верно,
Ma foi! и в добрый час.
Вспомни это, друг прекрасный,
Устыдись слезы напрасной
И нелепого огня.
Если жизнь ты сохранила,
То забудь, что ты любила,
Ma foi! обняв меня.
Устыдись слезы напрасной
И нелепого огня.
Если жизнь ты сохранила,
То забудь, что ты любила,
Ma foi! обняв меня.
В блаженный мир любви, добра и красоты,
Воспоминание выносит предо мною
Нерукотворные черты.
Воспоминание выносит предо мною
Нерукотворные черты.
Пред тенью милою коленопреклоненный,
В слезах молитвенных я сердцем оживу
И вновь затрепещу, тобою просветленный, —
Но всё тебя не назову.
В слезах молитвенных я сердцем оживу
И вновь затрепещу, тобою просветленный, —
Но всё тебя не назову.
И тайной сладостной душа моя мятется;
Когда ж окончится земное бытие,
Мне ангел кротости и грусти отзовется
На имя нежное твое.
Когда ж окончится земное бытие,
Мне ангел кротости и грусти отзовется
На имя нежное твое.
Твоей учености, друг мой:
Всё для тебя светло и просто
Там, где брожу я как слепой.
Всё для тебя светло и просто
Там, где брожу я как слепой.
Кругом по стеночке в манеже
Тебе отлично гарцевать,
Когда мне, бедному невеже,
В ночной степи хоть пропадать.
Тебе отлично гарцевать,
Когда мне, бедному невеже,
В ночной степи хоть пропадать.
Будь, Феокрит, о прелестнейший, мной упомянут с хвалою.
Нежен ты прежде всего, но и торжествен вполне.
Ежели граций ты шлешь в золотые чертоги богатых,
Босы они, без даров, снова приходят к тебе.
Праздно сидят они снова в убогом доме поэта,
Грустно склоняя чело к сгибу остывших колен.
Или мне деву яви, когда в исступлении страсти,
Юноши видя обман, ищет Гекату она.
Или воспой молодого Геракла, которому служит
Люлькою кованый щит, где он и змей задушил.
Звучен триумф твой! Сама тебя Каллиопа венчает;
Пастырь же скромный, затем снова берешь ты свирель.
Беда с негромкими чинами,
Коль речь заходит о кресте:
Хоть я и буду с орденами,
Но только не для Вани те.
Плющ обогнул;
К брошенной арфе девственный пояс
Крепко прильнул.
К брошенной арфе девственный пояс
Крепко прильнул.
Факел угасший подле папира
Вечного спит;
Гарпия-зависть, крылья раскинув,
В прахе лежит.
Вечного спит;
Гарпия-зависть, крылья раскинув,
В прахе лежит.
Но за Коцитом ты улыбнешься,
Дивный певец;
К урне прижался дар Аполлона —
Свежий венец!
Дивный певец;
К урне прижался дар Аполлона —
Свежий венец!
Иные сны, иное племя;
Зачем же рифмы призывать,
Как будто прежнее то время?
Зачем же рифмы призывать,
Как будто прежнее то время?
Волшебных грез рассеян рой,
А в грусти стыдно признаваться;
Ужель остывшею слезой
Еще последней расписаться?
А в грусти стыдно признаваться;
Ужель остывшею слезой
Еще последней расписаться?
Двоякой роскоши избыток,
Прекрасный дар, нежданный и двойной, —
Цветы и песни дивный свиток?
Прекрасный дар, нежданный и двойной, —
Цветы и песни дивный свиток?
Мой жадный взор к чертам его приник,
Внемлю живительному звуку,
И узнаю под бархатом гвоздик
Благоухающую руку.
Внемлю живительному звуку,
И узнаю под бархатом гвоздик
Благоухающую руку.
Казался; третьим днем
И морем мы, и Травою
До Любека дойдем.
И морем мы, и Травою
До Любека дойдем.
И как бы ветру флюгером
Ни вздумалось играть,
Мы с капитаном Крюгером
Не будем трепетать.
Ни вздумалось играть,
Мы с капитаном Крюгером
Не будем трепетать.
Душа, не плачь, не сетуй, не грусти!
Зачем любить и требовать ответа?
Ты изрекла мне вечное прости.
Зачем любить и требовать ответа?
Ты изрекла мне вечное прости.
Но будет жизнь за жизнию земною,
Где буду вновь и светел и любим,
Где заблещу прославленной звездою,
Где я сольюсь с дыханием твоим!
Где буду вновь и светел и любим,
Где заблещу прославленной звездою,
Где я сольюсь с дыханием твоим!
Как вешний день, твой лик приснился снова, —
Знакомую приветствую красу,
И по волнам ласкающего слова
Я образ твой прелестный понесу.
Знакомую приветствую красу,
И по волнам ласкающего слова
Я образ твой прелестный понесу.
Сомнений нет, неясной нет печали,
Всё высказать во сне умею я,
И мчит да мчит всё далее и дале
С тобою нас воздушная ладья.
Всё высказать во сне умею я,
И мчит да мчит всё далее и дале
С тобою нас воздушная ладья.
Перед тобой с коленопреклоненьем
Стою, пленен волшебною игрой,
А за тобой — колеблемый движеньем,
Неясных звуков отстающий рой.
Стою, пленен волшебною игрой,
А за тобой — колеблемый движеньем,
Неясных звуков отстающий рой.
